[kwarm]

Первую телевизионную премию Листьева получил Леонид Парфенов. В своей благодарственной речи он говорил о российском телеэфире.

Премию имени Владислава Листьева учредили фонд «Академия российского телевидения» и Первый канал. Раз в год жюри будет вручать статуэтку и миллион рублей одному лауреату — человеку или телепрограмме.

Организаторы предложили Леониду Парфенову выступить с речью на тему того, «что ему представляется наиболее актуальным сегодня». Вот его речь.

Сегодня утром я был в больнице у Олега Кашина. Ему сделали очередную операцию — хирургически восстановили, в прямом и переносном смысле этого понятия, лицо российской журналистики. Зверское избиение корреспондента газеты «Коммерсант» вызвало гораздо более широкий резонанс в обществе и профессиональной среде, чем все другие покушения на жизнь и здоровье российских журналистов.

Реакция федеральных каналов, правда, могла подозреваться в заданности, ведь и тон немедленной реакции главы государства на случившееся отличался от сказанного первым лицом после убийства Анны Политковской. И еще: до нападения на него Олег Кашин для федерального эфира не существовал и не мог существовать. Он в последнее время писал про радикальную оппозицию, протестные движения и уличных молодежных вожаков, а эти темы и герои немыслимы на ТВ. Маргинальная вроде среда начинает что-то менять в общественной ситуации, формирует новый тренд, но среди тележурналистов у Кашина просто нет коллег. Был один Андрей Лошак, да и тот весь вышел — в интернет.

После подлинных и мнимых грехов 1990-х, в 2000-е в два приема, сначала ради искоренения медийных олигархов, а потом ради единства рядов в контртеррористической войне произошло огосударствление федеральной телеинформации. Журналистские темы, а с ними и вся жизнь, окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ. За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, ее настроение, ее отношение, ее друзья и недруги. Институционально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар (чего стоит эфирная подготовка снятия Лужкова) и, конечно, самопиар власти. Для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица — не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институционально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения. С начальником начальника невозможно, к примеру, интервью в его подлинном понимании — попытка раскрыть того, кто не хотел бы раскрываться.

Разговор Андрея Колесникова с Владимиром Путиным в желтой «Ладе-Калине» позволяет почувствовать самоуверенность премьера, его настроения на 2012 год и неосведомленность о неприятных темах. Но представим ли в устах отечественного тележурналиста, а затем в отечественном телеэфире вопрос, заданный Колесниковым Путину: «Зачем вы загнали в угол Михаила Ходорковского?» Это снова пример из «Коммерсанта». Правда, возникает впечатление, что ведущая общественно-политическая газета страны и федеральные телеканалы рассказывают о разных Россиях. А ведущую деловую газету «Ведомости» спикер Грызлов фактически приравнял к пособникам террористов, в том числе и по своей привычке к контексту российских СМИ, телевидения прежде всего.

Рейтинг действующих президента и премьера оценивают примерно в 75 процентов. В федеральном телеэфире о них не слышно скептических, критических или иронических суждений. Замалчивается до четверти спектра общественного мнения. Высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего. Притом что у аудитории явно востребованы и другие мнения. Какой фурор вызвало почти единственное исключение — показ по телевидению диалога Юрия Шевчука с Владимиром Путиным!

Вечнозеленые приемы знакомы каждому, кто застал центральное телевидение СССР. Когда репортажи подменяет протокольная съемка встречи в Кремле, текст содержит интонационную поддержку. Когда существуют каноны показа: первое лицо принимает министра или главу региона, идет в народ, проводит саммит с зарубежным коллегой. Это не новости, а старости. Повторение того, как принято в таких случаях вещать. Возможны показы и вовсе без инфоповодов. На прореженной эфирной грядке любой овощ будет выглядеть фигурой просто в силу регулярного появления на экране. Проработав в «Останкино» и для «Останкино» 24 года, я говорю об этом с горечью. Я не вправе винить никого из коллег. Я сам никакой не борец и от других подвигов не жду. Но надо хотя бы назвать вещи своими именами.

За тележурналистику вдвойне обидно при очевидных достижениях масштабных телешоу и отечественной школы сериалов. Наше телевидение все изощреннее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовешь его гражданским общественно-политическим институтом. Убежден, это одна из причин драматичного спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать, его не для меня делают.

Куда страшнее, что большая часть населения уже и не нуждается в журналистике. Когда недоумевают: ну побили, подумаешь, мало ли кого у нас бьют, почему из-за репортера-то такой сыр-бор, миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идет ради своей аудитории. Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял, а за то, что это прочитали, услышали или увидели.

Взято отсюда, там же и видео посмотреть можно. Ну что могу сказать Парфенов и Листьев для меня всегда были личностями и людьми, человеками с большой буквы. Кстати все чаще стало хотябы слышно этих людей. Это однозначно радует. Значит есть еще шанс, маленький, призрачный, но есть шанс, что я еще ри этой жизни увижу демократическое общество в родных палестинах.